«Сквознячком перемен продуло»

Фото предоставлено Александром Козиным.

Липецкий фотограф Александр Козин — о том, каким он запомнил город в советское время и годы перестройки

Павел Жуков

21 октября, 2014 14:46

12 мин

Александр Козин — известный липецкий фотограф с 50-летним стажем работы. Фотографировать начал в 14 лет. Сотрудничал с множеством липецких периодических изданий, среди которых молодежная газета «Ленинец» («Молодежный вестник») и «Ленинское знамя» («Липецкая газета»), в которой Козин сейчас работает внештатно. Персональные выставки фотографа проходили в Липецке, Ельце, немецком городе Эссен и итальянском Лорето.

– Александр Николаевич, каким вам запомнился Липецк, скажем, тридцатилетней давности?

– Тогда Липецк только начинал развиваться. Это в учебниках истории написано, что городу 300 лет. Но еще в конце 70-х – начале 80-х годов здесь было всего несколько улиц, да заводы с фабриками, вокруг которых строились бараки для работяг. Взять хотя бы район Тракторного завода. Там возводили двухэтажные времянки с огромными окнами для рабочих и их семей. Жилье позиционировалось как временное. Но мы же знаем, что нет ничего более постоянного, чем временное. До сих пор помню, как в тесных комнатенках ютилось по три, четыре, пять человек. В теплое время года весь двор был завешан сохнущими пеленками, колготками, ползунками. Мальчишки гоняли мяч, то и дело, попадая им в белье. Ох, как же ругались старушки! Сейчас такую картину представить сложно, а тогда — обычное дело. Все в том же районе жил дед Миша — местная знаменитость. На первый взгляд, обычный старичок, но на самом деле он постоянно за всеми следил. Во время войны служил в разведке, вот разведчиком на всю жизнь и остался. В качестве маскировки он всегда использовал газету. Сядет с ней на лавочку и вроде как читает, а сам тем временем по сторонам поглядывает. А когда становилось жарко, он перебирался в тенек в телефонную будку. Сядет под автоматом и вроде как слился с местностью.

– Что он делал с собранной информацией?

– Каждый вечер докладывал участковому. Тот кивал, что-то записывал и обещал разобраться. И так изо дня в день. Умер дед Миша все под тем же автоматом с газеткой в руках. А в районе Новолипецкого завода в те времена местные водили свиней. Причем не просто обычных хрюшек, а огромных таких хряков. И самое интересное, что держали-то их не в домах, а в квартирах. Бывало, приедешь в Новолипецк по работе, идешь по улице, а тебе навстречу движется какой-нибудь мужичок с хряком на веревочке. Причем животинка ростом была хозяину до пояса! То еще зрелище. Я помню, в заводской газете даже материал был на эту тему. Суть сводилась к тому, что кто-то выводит на прогулку собак, а кто-то — свиней.

Прекрасно помню, какой шорох навел в городе первый темнокожий студент. Траоре приехал учиться в наш педагогический университет то ли из дружественной тогда Анголы, то ли еще откуда-то. Вот честно, на него смотреть ходили чуть ли не как в кино или цирк. Кто тогда живьем видел африканцев? Разве что моряки или военные. Основную-то массу населения Липецка тогда составляли люди деревенские. О существовании темнокожих они, наверное, и не знали. Траоре, надо отдать ему должное, вел себя очень достойно и миролюбиво. Даже в студенческом театре играл. Успел в какой-то постановке, приуроченной к Новому году, появился и произвел фурор на зрителей. Жаль только, что через год он вернулся обратно в Африку — не заладилось у него что-то с учебой. Хотя слух ходил, что проблемы были вовсе не с учебой, а с неспокойной обстановкой в его стране. Но в СССР тогда все было тихо, мы и сами не знали, что вскоре грядет.

– Александр Николаевич, а липчане чувствовали, что СССР распадется?

– Да, на каком-то интуитивном уровне, как и жители всей огромной страны. Правительство же все скрывало, но ощущение приближающейся катастрофы присутствовало. Я бы даже сказал, что народ начал потихоньку сходить с ума, как будто их сквознячком перемен продуло.

– И в чем это выражалось?

– Например, в здании, где сейчас находится областной художественный музей, раньше была лавка художника. В середине 80-х годов там собиралась творческая интеллигенция. А в конце этого же периода непонятный сброд вытеснил художников, музыкантов, поэтов и писателей. Если раньше люди обсуждали муки творчества, какие-то идеи, делились удачами и неудачами, то потом просто пили и дебоширили. Упадок и гнетущее состояние коснулись всех слоев общества. А успокоение находили в чем? Правильно, в спиртном. Один или два раза в неделю, точно уже и не помню, в несколько точек города привозили пиво. Так там такая очередь собралась, что представить страшно! Народ подтягивался за несколько часов и терпеливо ждал, пока продавщицы расставят на столах литровые банки и займутся торговлей.

– А почему именно литровые банки?

– Это сейчас есть одноразовая пластиковая посуда, тогда о такой даже и не мечтали. Банок в Союзе было больше, чем кружек и стаканов, поэтому в расход шли они. Когда все было готово, звучала команда «налетай!» и народ кидался на столы с алкоголем. Жуткое зрелище, если честно. Те, кому никак не удавалось пробиться к столам, начинали штурмовать ЗИЛы, надеясь урвать флягу или канистру. И, кстати, иногда это даже удавалось. Такая же картина вырисовывалась только у машин, с которых продавали книги. Странность русской души эти примеры более чем характеризуют. Один мой знакомый фотограф-немец однажды видел такое зрелище. Мне было стыдно, ему — смешно. Когда он уезжал, то спросил: «Как ты можешь жить в этой стране, стране философствующих алкоголиков?».

– Что же вы ему ответили?

– Я лишь пожал плечами. А что я мог ответить? Не стану же объяснять иностранцу всю подноготную. Заводы и фабрики потихоньку умирали. То один цех закроют, то другой. Правительство ослабило хватку, и с Запада стал проникать дух загнивающего капитализма. История пошла по второму кругу. Помните, как одурели от свободы крестьяне, когда объявили об отмене крепостного права? То же самое происходило и в конце 80-х. Появлялись всякие странные организации, спекулянты, а точнее, уже бизнесмены почувствовали силу, а рабочий класс, наоборот, — слабость.

– А лично у вас есть какая-нибудь конкретная ассоциация с развалом Союза?

– Да, есть. Если вернуться в район Тракторного завода, то в советские времена там была длинная аллея, засаженная тополями. Это место особенно прельщало влюбленные парочки, да мамаш с малышней. И вдруг эти тополя стали врагами народа. Деревья же сажали коммунисты! Буквально за одну ночь их спилили все. Они еще долго потом лежали. Рухнул Союз, рухнула и эта аллея. В бурьяне засохших веток бродили бездомные собаки да коты. Но самое удивительное, что народ воспринял это совершенно равнодушно. Словно по какой-то неведомой команде всем стало на все плевать, в том числе и на бардак.

– По вашему мнению, в момент гибели СССР липчане стали другими?

– Именно! Как будто во всех нас находились какие-то чипы, и мы были управляемыми кем-то со стороны. Я понимаю, что звучит это как бред, но другого объяснения мне в голову не приходит. Особенно поражали представители правоохранительных органов.

– А с ними что было не так?

– Они почувствовали власть, причем безнаказанную власть. Понимаю, что образ советского милиционера или гаишника сильно романтизирован и идеализирован, но, тем не менее, нарваться на честного и порядочного стража закона было гораздо проще, чем на плохого. Но в 91-м году все перевернулось с ног на голову. Примерно в те времена затеяли замену госномеров на автомобилях. Но все это проходило очень медленно, можно сказать, вяло. И сотрудники ГАИ этим решили воспользоваться. Особенно страдали водители иномарок с номерами нового образца. Их останавливали и по полной программе начинали, простите, раскатывать. Мол, а что это за номера такие нестандартные? Не подделка ли? Машина не в угоне? Ну и так далее. В конце все сводилось к выбору: плати или отдавай права. И что водителям оставалось делать? На всех их возражения о том, что номера подлинные, просто нового образца, гаишники лишь усмехались и демонстрировали «настоящие», состоящие не из трех, а их четырех цифр. Это как в анекдоте, рожденном как раз в те времена: «Зарплата? А я думал, дали пистолет и вертись, как хочешь». Смех, что называется, сквозь слезы. И ведь сделать-то с этим произволом тогда ничего не могли. Каждый подстраивался под суровые реалии новой жизни по-своему. Именно в те времена много моих друзей и знакомых, нахлебавшись, переступили через себя и эмигрировали за границу. Особенно это касается творческой интеллигенции, которая очень быстро стала вшивой.

– В Липецке проводили протестные митинги с требованием вернуть советский строй?

– Нет, как раз наоборот, откуда-то повылазили сторонники демократии. Грязи полилось, как из бездонной цистерны. Сразу же все вспомнили про долги 1917 года, о невыполненных обещаниях, репрессиях и тому подобное. Одним из самых распространенных лозунгов было: «КПСС — вдохновитель и организатор всех наших бед». А всей эпохе был поставлен диагноз «хронический социализм». Причем митинги начались буквально через несколько дней после развала Союза. Оперативно сработали сторонники демократии. Собирались в основном на Соборной площади перед зданием областной администрации. Размахивали плакатами, пели нецензурные частушки о советской власти, материли Ленина, Сталина — наслаждались свободой. По сути, большинству из митингующих больше-то и заниматься было нечем. При Союзе в Липецке работало около десятка полномасштабных заводов, в 1991 году они почти все закрылись. Поэтому уровень безработицы был аховым. Вот люди и старались понравиться новой власти, надеясь на… я даже не знаю, на что они надеялись. Наверное, на светлое будущее. Коммунисты своих обещаний не выполнили, вот и осталась одна надежда на демократов.

– И долго длилась волна митингов?

– Несколько месяцев, потом постепенно страсти утихли. Люди осознали, что до светлого будущего теперь еще дальше, чем раньше. Поэтому стали выживать. Иной раз случались митинги в поддержку социализма, но они быстро разгонялись милиционерами. Липецк, как и вся страна, вступил в эпоху становления. Все, что можно было разрушить, разобрать, сдать в металлолом, подвергалось вандализму. Станкостроительный завод, завод пусковых двигателей, трубный, тракторный, «Сокольский» были просто разграблены. Имущество вывозилось на грузовиках и где-то терялось. Да что заводы! Садоводческие организации и те подверглись разорению. А сколько было закрыто детских садиков? В начале 90-х на 19-м микрорайоне один такой закрыли прямо в середине года. О малышах никто и не думал. Никто причин сначала выяснить не смог. Потом вместо садика в здании появился один из первых ночных клубов. Вот тут уж народ терпеть, что удивительно, не стал. Начали митинговать и писать письма в администрацию. Притон прикрыли, вместо него появился отдел милиции. Другой садик, находящийся на 3-м микрорайоне сначала закрыли, подождали, пока его как следует распотрошат и открыли отделение скорой медицинской помощи. И таких историй — тьма.

– Сейчас вы часто вспоминаете те годы и, соответственно, проблемы?

– Крайне редко. Так устроена человеческая память. Она постепенно стирает из памяти плохое, а хорошее раздувает до размеров слона. Не зря сейчас те годы овеяны романтической дымкой. Даже фраза «лихие 90-е» вызывает ностальгическую улыбку. И, скорее всего, я бы относился к постсоветскому периоду так же, если бы не работа фотографом. Эта профессия откладывает определенный отпечаток. История сквозь объектив кажется несколько иной. Но главное, что город растет и развивается, жизнь в нем не замерла, как во многих провинциальных городах России.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе